Танкист Владимир Ерошенко: «Освобождая концлагерь, я видел печи, в которых сжигали людей…»

Танкисты – особый народ. По словам моего сегодняшнего собеседника, Владимира Михайловича Ерошенко, нигде больше он не встречал такой сплочённой дружбы, как у танкистов. Почему? Дело в том, что работа четырёх членов экипажа происходит в настолько тесной связке, настолько при этом важно понять друг друга даже не с полуслова – в танке в условиях боя вряд ли что-то услышишь – а даже по какому-то наитию… Хотя, впрочем, почему только четырёх? Танк для экипажа был таким же боевым товарищем, как и сидящие рядом. В нём ели, спали, воевали и погибали…его, наконец, чувствовали, как живой организм. И уж кому, как не нашему герою, знать об этом – службе в танковых войсках он отдал 27 лет своей жизни.

«Постоянно посматривали в сторону военкомата»

Владимиру Ерошенко было 19 лет, когда началась Великая Отечественная война. Хотелось сразу на фронт, бить врага. Но попасть туда оказалось не так просто, пришлось даже пойти на хитрость…

— Жили мы тогда с семьёй на Донбассе, в городе Артёмовск, — рассказывает ветеран. — Отец был заместителем начальника стройки подземного военного завода. Когда началась война, стройку эвакуировали в город Куйбышев – сейчас это Самара. Мы до времени остались в Артёмовске. Я как раз заканчивал школу. Был членом Горкома комсомола. Поскольку мужчин из сельской местности почти сразу же призвали на фронт, я организовал бригаду комсомольцев, и мы уехали на уборку урожая. Через месяц приехал отец и забрал в Самару семьи специалистов, а также свою семью, то есть нас – меня, маму, сестрёнку и дедушку. Я сначала поступил в техникум, почти день там позанимался и тут же ушел на завод. Папа посоветовал мне стать лекальщиком – есть такая должность. Она хорошо оплачивалась, и специалисты имели бронь – во время войны не забирали на фронт. Оставляли на заводах для того, чтобы поддерживать жизнь и деятельность страны, промышленности. Я поступил и начал учиться на лекальщика, а во время войны это все быстро делалось: через месяц я получил разряд, и, соответственно, бронь, так что в армию меня не взяли.

— А что вы на этом заводе делали?

— Пулеметы авиационные ШКАС, крупнокалиберные пулеметы ДШК и авиационные пушки ШВАК. На этом месте начали строить завод нефтяной промышленности, но, как только война началась, завод этот стал работать на оборонку.

— Вы тогда оставили свои попытки попасть на фронт?

— Нет, что вы! Прошло месяца три-четыре. Мы с другом Сашкой, который тоже на этом заводе работал, постоянно посматривали в сторону военкомата. Думали, ну как так – кончится война, а мы что скажем? Делали пулемёты, в то время как другие люди воевали? Словом, мы пошли в военкомат. А там старые военкомовские работники были. Отругали нас – мол, что же вы, не хотите армию вооружать?

— То есть вы-то думали, что такие герои пришли, а вам отворот-поворот?

— Да, сказали, идите, работайте. Мы ушли. Прошёл месяц или два… Мы снова в военкомат проситься. Смотрим, а там командный состав почти весь новый. Оказывается, тех забрали всех в армию, а большинство новых — те, которые уже в первые дни войны навоевались, после ранения они были. Мы пришли и говорим, что желаем пойти служить, воевать, Родину защищать. Эти новые работники сказали: хорошо. Поспрашивали нас – какое образование, состояние здоровья… В общем, подошли мы. Нас включили в состав группы из 45 человек для отправки в авиационное училище.

«Мы попросили повестки на руки»

— А как с бронью решили?

— Пошли на хитрость. Мы же понимали, что нам пришлют повестки на завод. Отдел кадров попросту отправит эти повестки обратно, и этим наш фронтовой путь закончится, так и не начавшись. Мы попросили повестки на руки. Выдали. Через 2-3 дня наша группа должна была отправляться в училище. Дома я рассказал обо всём маме. Она – отцу. Папа мне сказал, чтобы я никуда не рыпался, потому что  пришла директива за подписью самого Сталина: специалистов на фронт отправлять нельзя. Дело в том, что наш завод был единственным в Советском Союзе, который выпускал крупнокалиберный пулемёт ДШК.  
Подошел день отправки, мы оделись как будто бы на работу, а сами в военкомат… Но молодые же: захотелось проводы устроить. Купили с друзьями ведро пива, выпили… А друга Сашки всё ещё нет. Оказалось, его родители позвонили в отдел кадров… В общем, в военкомат пошёл я один. Только пришёл не в 10 часов утра, как было сказано, а к полудню. Меня отругали, сказали, что моя команда уже уехала и нужно догонять… Куда? В Куйбышев. Наш-то завод на окраине города был, в Безымянке. Мне нужно было попасть в порт. Искал, искал, не нашёл свою группу. Смотрю, вроде кто-то идёт. Спросил, не группа ли это лётчиков. Мне в ответ: а ты не Ерошенко? Он самый. А где твои вещи? Я без вещей. Один парень говорит, что был у моего отца шофёром, говорит, не переживай, у меня есть еда, на двоих хватит. Сели мы на маленький пароходик, поплыли. Нужно было плыть в Ульяновск. А на Волге тогда плавуны плавали. Знаете, что это такое?

— Нет.

— Брёвна. Один конец уто6нул, а другой сверху. В общем, мы пробили дно, и нас поставили на ремонт. На несколько дней. А связи-то никакой нет – это сейчас сотовые телефоны, а тогда не было их. В общем, прибыли в Ульяновск, приходим к коменданту пристани – мол, команда лётчиков прибыла. А он уже был фронтовик, капитан, лицо у него с большим шрамом, он посмотрел на нас и сказал, нет, будете вы танкистами, а не летчиками. И всё, разговор окончен!

— Обидно было, или, все равно, лишь бы на фронт?

— Да, немного обидно. Мы даже немного поспорили с комендантом. Так я попал в училище.

«В Сталинграде повоевать не пришлось»

— Там же быстро обучали во время войны?

— Я в училище 13 месяцев был. Попал туда… Помню, нам дали обмотки – не сапоги, а именно обмотки – где-то с месяц мы в них проходили… И, вдруг, в один прекрасный день тревога, и училище все выстраивается на плацу. Что такое? В Сталинград отправляемся. Стали грузить, я был в 4-м батальоне. Первый батальон отгрузили, потом второй, потом третий, и получилось, что мы через полтора дня от первых отправились. Прибыли в Сталинград. Над городом стоял дым, горела нефтебаза.

— Почему горело?

— Немцы бомбили. Но повоевать нам там всё-таки не пришлось. В Сталинграде вдруг пришел приказ за подписью Сталина, что учащихся лётных и танковых училищ нужно отправлять доучиваться. Мы вернулись назад, в училище. Изначально мы учились на тяжёлый танк КВ, но к тому моменту он уже устарел, и нас переучивали на танк КВ-1С.

— Это более лёгкий?

— Нет, тоже тяжелый. Мы отучились, и нас на фронт отправили. Только сначала мы поехали в Челябинск получать танки. И вдруг опять весть о необходимости переобучения. Теперь уже на Т-34. Но там уже недолго было – мы всего около месяца проучились. И вот тогда я, наконец, выехал на фронт.

«До Берлина не дошёл»

— Где вы начинали воевать?

— На Западном фронте. Мы прошли всю Белоруссию. Литва, Латвия… А потом вошли в Пруссию. Наш полк действовал в направлении Берлина. Но в 45-м году полк снимают с фронта и отправляют воевать в Японию. Но как-то там быстро всё закончилось, и фактически войну я закончил в Тесницких лагерях под Тулой.

— Обидно было, что до Берлина не дошли? Хотелось?

— Да, хотелось.

— А почему, кстати, хотелось? Это было какой-то такой важной вехой?

— Ну, конечно! Враг все-таки в Берлине, и это было престижно.

— А в танке вы какую функцию выполняли?

— Я был командир танка. А вообще в танке было четыре человека. Была очень слаженная команда. В танке спали, ели, воевали и, конечно, погибали… Я вот, например, в танке два раза горел. Первый раз под Витебском. Наш танк подбили, разбили гусеницу, а потом попали в моторное отделение. Там меня контузило… А второй раз, когда наш танк подбили, была ещё более серьёзная ситуация. Снова контузия. Танк загорелся. Команда выскочила, а я остался в танке. Механик-водитель, Виктор Орлов говорит, а где же наш командир? Вернулись, а у меня уже комбинезон загорелся. И как только меня вытащили, танк взорвался. Потому что, во-первых, был полный бак горючего, а во-вторых, снаряды были там. Пятитонную башню сорвало и отбросило на несколько метров…

«Самые дружные экипажи были – танкисты и лётчики»

— Владимир Михайлович, а доводилось когда-нибудь на танке с другим танком? Были поединки? И от чего зависит, кто победит? Кто быстрее наводит? Кто быстрее стреляет?

— Такие случаи, конечно, были во время войны. А насчёт победы… Если встретился танк противника, и ты его вперед подобьёшь, то это твоя победа, а, если он тебя подобьёт, то ты проиграл.

— Танк – это техника, железо, а почему, когда разговариваешь с людьми о войне, многие рассказывают о том, что самолёт или танк, например, «мой боевой товарищ». Для вас танк был таким товарищем?

— Конечно! И самые дружные экипажи были – это танкисты и лётчики.

— Считали, сколько подбили вражеских танков?

— Две «Пантеры» и три «Тигра»…

— У танков были слабые места?

— Да, конечно. На каждый танк нам была выдана инструкция, где были указаны уязвимые места немецких танков. «Тигр», например, был более бронированный, и был не такой уязвимый, как те танки, которые начали войну.

«Когда видели женщину, кричали: «воздух, воздух»

— Владимир Михайлович, а место для юмора было на войне?

— Конечно, было. Мы смеялись, чудили, пели песни. Один раз мы стояли возле медсанбата, а в медсанбате же женщин полно было. Мы пополнялись, ремонтировались, и, когда закончили, наши начальники украли в медсанбате библиотекаршу Зою.

— Как украли?

— Увезли, и всё. Она, оказывается, с лётной части была, и лётчики начали искать. Приехали к нам в полк… Зоя сначала была у нас, потом в другой батальон ее перевели.

— А как вообще к женщинам относились?

— Во-первых, не так и много и было их. И, если женщина где-то появлялась, начинали кричать: «воздух, воздух».

— А после войны отношение к женщинам, которые воевали?

— Мы, фронтовики, относились ко всем с уважением. А ещё… знаете, это я уже применительно к мирному населению говорю… была и жалость к женщинам, и благодарность, и желание помочь, спасти… Помню, в штаб фронта поступает донесение – в Белоруссии, в семидесяти километров от линии фронта концлагерь, который немцы готовятся уничтожить. Перед нашим полком ставят задачу: освободить! Едем. На картах деревня. Приезжаем в неё, а деревни нет – одни обожжённые руины. И посреди села труп женщины и двух её детей – совсем маленького, грудного, и примерно трёхлетнего. И рядом плакат – видимо, наши, те, кто впереди шли, поставили: «Гвардеец, посмотри и отомсти!». Вдруг откуда-то начали подтягиваться люди… Старушка появилась, старик, потом ещё одна старушка… Мы удивились, спрашиваем, откуда вы? «А мы здесь живём, — отвечают. — Когда немец спалил село наше, многие наши участвовали в партизанском движении, и мы ушли в лес, а потом вернулись сюда, землянку вырыли и живём». «А где деревня Черемушки?», спрашиваем. Говорят, что отсюда 12 километров. В общем, нам дальше надо идти, а куда – не знаем – впереди только болото.  И тут одна старушка говорит, что девятилетняя девочка Настя туда, в Черёмушки, ходила к крёстной своей. А ещё Колька, тракторист, туда ездил. Ну, думаем, раз Колька на тракторе туда проехал, значит, и мы на танках пройдём. Нужен сопровождающий. Вызвалась та самая Настя… Посадили девочку на головной танк и поехали. Так и вышли в назначенный район.

«Устроим немцам Сталинград»

— Удалось освободить концлагерь?

— К счастью, да. Там была действительно масштабная операция. Нас усилили разведчиками, пехотой, сапёрами, авиацией… Проблема была в том, что там немцы очень серьёзно укрепились, и надо было этот укрепрайон разбить. Мы пошли в атаку… Немцы растерялись – они ведь были в тылу фронта – и тут вдруг советские танки. Это было уже после Сталинграда… А командир полка нам сказал, что сейчас мы «немцам устроим Сталинград…». За этот бой я получил орден… А ещё один за Витебск…

Вот вы спрашивали о женщинах… Никогда не забуду один случай… Когда мы освободили концлагерь, к нам вдруг подбежала старушка и кинулась обнимать младшего лейтенанта Лёшку Ярыгина – он тоже командиром танка, как и я был. Оказалось, что это его 18-летняя двоюродная сестра, представляете? Совсем седая… Получилось так, что когда в 39-м году присоединили западные области Белоруссии и Украины, наших направили в город Паневежис работать. Отец Лёшкиной сестры был направлен во Львов на работу на завод. Когда началась война, его призвали на фронт, а семья осталась. Эту территорию немец забрал, а мирное население в концлагеря… И сестра Лёшкина сначала была в Пруссии, а потом её перевели в концлагерь в Белоруссии. Представляете, в 18 лет вся седая?!

— Вы когда освободили этот лагерь, как вас принимали, как встречали?

— Люди были уже готовы к расстрелу, к уничтожению, и тут вдруг советские танки… Они бросались к нам обниматься, целоваться…  Рады были, что мы их освободили, что мы им жизнь фактически спасли. Там я как раз и увидел эти печки, в которых людей сжигали, видел кости, черепа.

«Что война пришла, мы сразу поняли»

— Владимир Михайлович, чем это зверство можно объяснить? Почему они воевали с детьми и женщинами?

— Когда немец объявил войну Советскому Союзу, было у них провозглашено, что русских нужно уничтожать. А города такие, как Москва и Ленинград, затопить и этим самым нам отомстить.

— А за что нам мстить?

— За то, что такого сопротивления, как они получили в Советском Союзе, Гитлер не получил больше нигде, хотя и прошёл всю Европу, подчинил себе сколько угодно государств, которые начали на него работать… Гитлер сказал, что каждая немецкая семья получит пленного, который будет работать. А ведь так и было! В тех областях, которые первые захватили. Когда нашу Литву, Латвию и Эстонию присоединили к Советскому Союзу, там были воинские части… Но когда война началась, эти воинские части поднялись по тревоге и ушли. А семьи этих военнослужащих остались, и их почти всех угнали в Германию. Они работали на заводах в Германии…

— Сейчас, к сожалению, мы часто сталкиваемся с тем, что пытаются пересмотреть итоги войны. Стало модно ругать тогдашних руководителей – мол, можно было победить и меньшей кровью. Вы боевой офицер, полковник, у вас колоссальный опыт… Уже с высоты прожитых лет вы можете сейчас оценить действия Жукова, Сталина… Что правильно, что неправильно было сделано?

— Думаю, что много гибелей можно было избежать, и какой-то бой можно было подготовить как следует, а мы вперед и всё.

— То есть, брали пушечной массой?

— Да. И у Жукова много побед, но эти победы он людьми добивался.

— Хочу чуть-чуть вернуться от оценки непосредственно к тем, сороковым… А когда вы поняли, что это война, а не игра, когда это осознание пришло?

— Что война пришла, мы сразу поняли. Понимаете, патриотизм нашего народа очень великий был. До войны этим занимались Горкомы партии. Это сейчас так не занимаются патриотизмом.

— Владимир Михайлович, а если сейчас война, сможем сделать  то, что вы когда-то сделали?

— Не знаю… Я только недавно переехал в Подмосковье, в Корелёв. До этого, пока была жива жена, жил в Днепропетровской области. У кого-то из ребят, конечно, есть патриотический дух – я это видел, почти что в каждой школе выступал. Но были ученики… Ну вот представьте себе – однажды выступаю в школе, и мне один старшеклассник заявляет: «А почему вы говорите, что мы защищались, ведь это же Советский Союз напал на Германию?». Спрашиваю, где ты это вычитал? Мне папа сказал. А папа сам пацан ещё…

— Почему мы всё-таки победили?

— Потому, что у нас был русский дух! Когда началась война, и, когда Гитлер сказал, что смести с лица земли Россию, а такие города, как Москва и Ленинград затопить, этим он у нас только разжег ненависть.

— Вы танкист, поэтому не могу не спросить у вас, как вам фильм «Т-34»? Понравился?

— Лучшего фильма про танкистов я не видел.

Добавьте АН в свои источники, чтобы не пропустить важные события — Яндекс Новости

Источник: argumenti.ru